Масштабность и успешность деятельности архимандрита Евгения лучше всего раскрывают данные о благосостоянии монастыря, взятые из его отчета за 1917 г. Прежде чем представить сведения о том, каким богатством владел монастырь, приведем высказывание большевиков, сделанное ими в 1919 г. – это было уже то время, когда монастырь фактически перестал существовать и все перешло в их руки. «Богатейший Александро-Свирский монастырь в Олонецкой губернии передан Совету народного хозяйства. Данный монастырь владел не только большими площадями хороших полей, ему принадлежали и лучшие в уезде заводы, которые приносили монахам колоссальные доходы. Все благосостояние монастыря содержалось на мощах Александра Свирского». В последнем своем заключении новая безбожная власть не ошиблась: монастырь жил молитвами своего небесного покровителя и толпы паомников приезжали к мощам святого за его молитвенной помощью. Видно, подспудный страх владел безбожниками, если после расстрела настоятеля архимандрита Евгения во вторую очередь были арестованы и удалены из монастыря мощи преподобного Александра Свирского.
Чтобы представить уровень хозяйства монастыря в первый год свершившихся революций, снова обратимся к свидетельству архимандрита Евгения, к его отчету за 1917 г. Вот, что он писал своей рукой: «Хозяйство монастыря заключается в хлебопашестве, огородничестве, сенных покосах, лесной даче и скотоводстве. Пахотной земли 113 десятин, но земля песчаная, требующая весьма большого удобрения, получаемого с ней хлеба хватает лишь на полугодичное продовольствие, и то при хорошем урожае. Урожай хлеба в сем отчетном году был хороший… Картофеля положено было 170 мешков, уродилось 850 мешков. Огурцов уродилось 25000 штук, брюквы – 40 корзин, свеклы – 210 корзин, редьки – 20 корзин, луку – 20 мешков, капусты нарублено 19 чанов (около 800 пудов). Под огородом около 80 десятин; овощей с огорода хватает на годовое продовольствие. Огород обрабатывается своею братнею с частью богородников и наемных рабочих. Урожай овощей в сем отчетном 1917 году был хороший. Под покосами около 147 десятин, сенные покосы на свирских пожнях порядочные… Урожай трав в отчетном 1917 году был хороший. Сена накосили до 12000 пудов, но такового количества не хватает для кормления всего монастырского скота (29 лошадей с жеребятами и до 45 голов рогатого скота) и приходится ежегодно до 1000 пудов прикупать у местных окрестных крестьян» (20*).
Огромные площади земель были основным богатством монастыря, они составляли около 10000 десятин. Это богатство накапливалось веками. Так, большое количество десятин земли было жаловано в 1565 г. “Государем, Царем и Великим Князем Иоанном Васильевичем и последующими межеваниями в 1572 г., 1782 г., 1847 г”. Кроме того, земля, отданная в вечное владение (5 участков) по указу Императора Павла от 18 декабря 1797 г. В 1821 г. пять больших участков были отданы по указу Сената (21*).
Недвижимое имущество монастыря составляло:
- подворье в Санкт-Петербурге с церковью св. блгв. кн. Александра Невского и жилой дом с кельями для насельников подворья;
- водяная мельница с турбинным двигателем при 5 амбарах для хранения зерна, жилой дом, скотный двор, каменная одноэтажная церковь в 6 верстах от монастыря, построенная на деньги архимандрита Назария;
- плавучая пароходная пристань на реке Свирь, два деревянных дома, один из них двухэтажный;
- судно, купленное за 700 рублей, на нем сооружена церковь;
- лесопильный завод с рамой, два флигеля каменных и деревянный дом с водокачкой и кочегаркой;
- кирпичный завод, при нем два деревянных дома;
- подворье в Лодейном Поле и деревянный дом со службой при нем;
- Монастырская квасоварня.
- Монастырская пекарня.
Конечно, вся эта недвижимость приносила немалый доход монастырю. По балансовой монастырской книге к 1 января 1918 г. монастырь имел наличными 137842 руб. и проценты от капитала, заключающихся в гос. банковых билетах и других процентных бумагах всего на сумму 127898 руб.
Во время первой мировой войны в 1915 г. в Троицкой части монастыря был открыт санаторий на 50 человек для больных и раненых воинов с прислугой до 40 человек на монастырском содержании (22*).
Многолюден всегда был престольный праздник монастыря, собиралось до 10 тысяч человек, для охраны порядка приглашались полицейские. Так, в монастырской книге «Достопамятностей» сохранилась следующая запись об одном из праздников: «В праздник Святой Троицы (2 июня 1913 г.) в обители было торжество велие, на праздник подошли два крестных хода со множеством народа-паломников: один из Финляндии с Преосвященным Киприаном, епископом Сердобольским, а второй из Андрусовской пустыни. На праздник изволил прибыть архиепископ Сергий Финляндский и Никанор епископ Олонецкий… Троицын день было заседание в трапезной Карельского братства. Монастырь почтили поднесением знака Карельского братства, во всегдашнее пользование настоятелям монастыря» (23*).
Итак, архимандриту Евгению пришла повестка из Уездного ЧК, согласно которой ему нужно было явиться туда, в Комиссию по борьбе со спекуляцией и саботажем, 29 сентября 1918 г. В архивных документах нет указаний на то, что повестки были присланы еще кому-то из насельников монастыря. Вот наименование единственной повестки, имеющейся в «Реестре исходящих бумаг»: «Повестка Олонецкой Уездной Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем от 26 сентября за № 126. Явка настоятелю 29 сентября к 12 часам дня в Олонец в названную комиссию» (24*). Последующие архивные документы свидетельствуют о том, что вместе с настоятелем были арестованы казначей иеромонах Варсонофий и иеромонах Исайя – гостиничный. Вероятно, они сопровождали настоятеля добровольно, вполне отдавая отчет в том, куда они направляются и каковы могут быть последствия… Возможно, иеромонах Исайя хотел дать показания о поведении красноармейцев в гостинице и в монастыре, ведь вопрос о депортации красноармейцев из монастыря по просьбе монахов не был решен властями.
Еще менее известно, как и при каких обстоятельствах оказались арестованными священник Алексий Перов и председатель Комитета бедноты Петр Стальбовский. Однако по документам ВЧК и Контрольно-ревизионной комиссии все пятеро проходят вместе и вместе расстреляны, то есть об их расстреле сообщается в одних и тех же документах. Не исключено, что все пятеро в Олонец на комиссию отправились вместе, чтобы защитить настоятеля; известно, что к настоятелю благоволило все местное население. В заключении они находились почт месяц.
Уже 1 октября из Александро-Свирского монастыря был послан рапорт Его Преосвященству Архиепископу Петрозаводскому и Олонецкому Иоанникию «с донесением об аресте настоятеля в г. Олонец» (25*).
Следующая бумага, исходящая из монастыря, датируется 23 октября-1918 г. и именуется «Прошение братии монастыря в Исполнительный комитет Олонецкого уездного совета с ходатайством о освобождении настоятеля, казначея и иеромонаха Исайи из тюрьмы». Однако это прошение было отправлено с опозданием, так как их расстреляли в ночь с 19 на 20 октября (с 1- на 2 ноября н.ст.).
За несколько дней до расстрела архимандрита Евгения и арестованных с ним, 14 октября 1918года, на заседании Олонецкого губернского исполкома было принято решение о “конфискации ценностей в Александро-Свирском монастыре, ненужных для последнего.” (26*)
Когда готовился настоящий материал об архимандрите Евгении, нечаянным образом пришло сообщение от священника Санкт-Петербургской епархии о. Владимира Макаревича, который 10 лет, с 1969 по 1979 гг., служил в олонецкой кладбищенской церкви Успения Божией Матери. Среди его прихожан были и те пожилые люди, которым довелось стать свидетелями расстрела свирских монахов. Они рассказали о том, что расстрел происходил в городском парке в центре города. Перед расстрелом монахи попросили разрешить пропеть пасхальный тропарь «Христос воскресе» трижды. Им разрешили. Архимандрит Евгений был худенький, и после выстрела умер сразу, – так передает священник свидетельства очевидцев. Иеромонах Исайя был полный, и после выстрела долго мучился. Всех троих там же на месте расстрела и закопали. Очень долго, на протяжении более 50 лет, женщины из Свирского приезжали на могилку помолиться – так трогательно они хранили память об убиенных монахах. Сейчас место их расстрела и захоронения известно. Память о них передается из уст в уста, а молитвенная память продолжается во вновь возродившемся монастыре. И еще: не угасает память жителей Олонца и о сорока монахах, расстрелянных на месте теперешней площади перед Исполкомом. Их вели из Свирского монастыря, один из них всю дорогу читал Псалтирь. На следующий день после их гибели пришел указ об отмене расстрела…
22 октября, когда настоятеля обители уже небыло в живых, в монастырь был отправлен отряд красноармейцев во главе с командиром батальона войск ВЧК при Олонецкой Губернии ЧК латышским стрелком Августом Вагнером с тем, чтобы провести расследование, обыски и допросы “причастных к агитации лиц” и конфисковать все монастырские ценности. При этом среди приехавших вместе с чекистами оказались бывшие послушники монастыря, которые хорошо знали о состоянии монастырского имущества (27*).
23 октября 1918 г. из монастыря был снова отправлен рапорт Его Высокопреосвященству Епископу Петрозаводскому и Олонецкому Иоанникию. На этот раз с донесением о смерти архимандрита Евгения, казначея Варсонофия и иеромонаха Исайи.
C 23 октября 198 в стенах обители начались допросы и конфискации, которые, по существу, выглядели как разбой и мародёрство: у монахов отобрали ключи от келий, “и келии обобрали. После этого угрожая револьверами, потребовали указаний о скрытых монастырских драгоценностях, и пришлось всё открыть, и всё они забрали…”, – сообщал в рапорте Патриарху Тихону епископ Иоанникий (Дьячков) (28*).
25 октября в обитель прибыл ещё один отряд из Лодейнопольской уездной ЧК, представители которой поставили караул у ворот монастыря с тем, чтобы никого не впускать на территорию монастыря и никого не выпускать из него. Чекисты из г.Лодейного Поля были крайне недовольны тем, что представители губчека их опередили. В этот день красноармейцы отобрали ключи от Преображенского собора, в котором находились мощи. прп. Александра Свирского, чтобы их осмотреть, осыпая при этом монахов площадной бранью. На следующее утро представители Лодейнопольской ЧК потребовали от монахов открыть раку, при этом, не смущаясь присутствием посторонних свидетелей, “осыпали монахов и мощи самой отборной площадной руганью, даже другим товарищам совестно было слушать, не говоря уже о монахах, которые, наверно и по сейчас от этого не могут одуматься” – писал очевидец. После извлечения мощей из раки, монахам не позволили их отнести в алтарь, положив на пол. На протяжении всего времени на весь собор раздавалось “красноречие лодейнопольских коммунистов” (29*).
Епископ сообщал в рапорте об этих событиях следующее: “…обобрали драгоценности в ризнице и взяли из Преображенского собора раку преподобного, сосуды и напрестольные кресты. Мощи преподобного из раки вынули и дерзнули своими руками открыть и даже глумиться над св.мощами. Мощи намеренны были увезти с собой, но братия упросила оставить, и оставили. Увезли все драгоценности, как-то: две раки преподобного, серебрянные доски от престола Петроградского подворья и небольшую раку того же подворья…несколько св.сосудов, евангелий и напрестольный крест – серебрянных, запрестольный крест из Преображенского собора…” Разумеется ни протоко о свкрытии мощей, ни опись увезённых впоследствии из монастыря ценностей не составлялись, т.к. “изъятие” протекало стихийно и напоминало грабёж (30*).
К этому времени в храм, на субботнюю службу, стали приходить крестьяне, но зайдя в притвор, и поняв, что происходит, тут же уходили. Важно отметить то, что мощи святого были вскрыты против желания не только монахов, но и местных жителей, от которых впоследствии можно было услышать возмущение, негодование и проклятия в адрес виновников разгрома обители (31*). Один из свидетелей происходившего, заведующий губернским отделом здравоохранения Н.И. Теруков, выйдя из собора и повстречав командира отряда губернской ЧК А.Вагнера, сообщил ему о бесчинствах, которые творятся в церкви, “на что он махнул только рукой” (32*). А.Вагнер, очевидно, не мог и не собирался прекращать буйство и произвол своих подчинённых, предоставив им действовать по своему усмотрению.
Разгром обители продолжался несколько дней и сопровождался пьянством.ю тюкю чекисты обнаружили большой запас церковного вина, заготовленного не только для обители, но и для церквей Олонецкого уезда. Управляющим монастырём военный комисар и комбед назначили настоятеля Свирского подворья игумена Антония (Лобачёва), проживавшего с августа 1918 в монастыре. Члены деревенского комитета вновь стали производить опись монастырского имущества и инвентаря и отбирать его (33*).
Сохранилось ещё одно одно документальное свидетельство пребывания чукистов в святой обители – доклад сотрудника Комиссии по охране и регистрации памятников старины и искуства А.Крутецкогог. В январе 1919г А.Крутецкий, отправленный из Петрограда в коммандировку в Олонецкую губернию, посетил Петрозаводск, Лодейное поле и Александро-Свирский монастырь, где беседовал со свидетелями происходившего в обители разгрома. “Производя опись вещам при чрезвыч.комм. в Петрозаводске, … могу лишь добавить, что некоторые вещи либо умышленно разрушались, либо пострадали при перевозке, – пишет А.Крутицкий, пытаясь деликатно сформулировать причины разрушения и уничтожения церковной утвари, – у раки 19 века и у ковчежца поломаны и утеряны ножки, у большой раки оторвана крышка. Много ценных камней и жемчугов с вещей оборвано и похищено, наперстные кресты и панагии не имеют многих камней (хотя они и не ценны, но очевидно, приняты были грабителями за драгоценные). Сосуды и серебряные вещи помяты. Очевидцы (опрошенные мною в монастыре) показали, что видели многих людей в крестьянском и солдатском платье, которые набивали себе карманы вещами, сдирали ризы с икон в Преображенском соборе…” (34*).
Ущерб, нанесённый обители, был невосполним. Председатель Олонецкой губернской ЧК О.Кантер в своём докладе в Олонецкий губернский исполком сообщал: “обыском было обнаружено замурованного и действительно скрытого в стене монастыря чистого серебра около 40 пудов в виде старинных монет, церковной утвари, рак и больших листов. Из нижеуказанной описи видно, что 74 вещи, конфискованные при обыске, отосланы в Петрозаводск исторический музей.” Другая часть конфискованного, 127 “разнородных по качеству и количеству предметов первой необходимости”, была передана в комитет бедноты Александро-Свирской Слободы для распространения между нуждающимися (35*).
29 ноября Олонгубревком постановил все серебрянные вещи из монастыря, не имевшие исторического значения, перелить в слитки и отправить в центр, что и было сделано. Общий вес слитков оказался равен девяти пудам десяти фунтам (36*).
Через год новый настоятель монастыря игумен Антоний отправил документы убиенных в епархиальную канцелярию «для приобщения к делам»: за N 5786 – архимандрита Евгения, за N 7991 – иеромонаха Исайи, за N 6436 – иеромонаха Варсонофия.
Итог этого кровавого дела и других ему подобных, совершенных и совершаемых позже, подвел ЦК РКП(б) в постановлении от 26 ноября 1918 г.: «Красный террор сейчас обязательнее, чем когда бы то ни было»(37*). В этих словах и политика, и программа, и оправдание безнаказанности деятельности красных террористов.
Через две недели после сообщения о смерти настоятеля и иеромонахов в Реестре исходящих бумаг даются два сообщения, которые фактически свидетельствуют о начале конца монастырской жизни. В первом, от 5 ноября 1918 г., в Исполком Олонецкого уездного совета сообщается из монастыря, что «лошадьми и управлением монастыря заведует комитет бедноты». Это же подтверждает и рапорт от 19 ноября 1918 г Его Преосвященству, с донесением «о вступлении обители под управление местного Александро-Свирского комитета бедноты»(38*).
Второе сообщение из Военного Комиссариата по военным делам от 7 декабря за № 839, с объявлением призыва на действующую службу в тыловое ополчение (39*).
После ареста настоятеля в монастырь стали опступать требования из различных местных инстанций. Отдел народного образования велел предоставить помещение для размещения сельхозшколы, Военный комиссариат затребовал списки всех монашествующих, а так же перечень повозочного состава “по прилагаемой форме”, некий С.Слесарев прибыл в обитель с целью осмотра подходящего здания для обустройства в нём ружейной мастерской, Федерация анархистов стала претендовать на значительный участок земли с целью организации коммуны и т.д. (40*)
Насельники монастыря стали покидать монастырь практически сразу после расстрела настоятеля. Страницы Реестра исходящих бумаг пестрят сообщениями: билет монаху… иеромонаху… послушнику… для поездки на родину, для свидания с родными и т. д. С оговоренным сроком о тлучки, якобы в отпуск.
Ниже представлен текст документа из ГАРФ (Государственный Архив Российской Федерации), копия этого документа находится в СПб Архиве ГМИР (Государственный музей истории религии). Документ был направлен из Олонецкой Уездной ЧК во Всероссийскую ЧК при Совете Народных Комиссаров. Этот документ по существу является приговором, вынесенным местными властями настоятелю Александро-Свирского монастыря архимандриту Евгению, казначею иеромонаху Варсонофию, священнику Алексию Петрову и Петру Стальбовскому. Чекисты составляли представленный документ в феврале 1919 г., проявив забывчивость или небрежность, так как не указали пятого расстрелянного ими – иеромонаха Исайю. О расстреле иеромонаха Исайи свидетельствуют монастырские документы и народная память.
«На предложение Ваше от 25 января 1919 г. за № 487 Олонецкая УЧК сообщает Вам, что действительно ею расстреляны санкцией ГУБЧРЕЗВЫЧКОМА настоятель Александро-Свирского монастыря архимандрит Евгений, казначей того же монастыря иеромонах Варсонофий, священник А. Петров и гражданин Стальбовский за организацию черносотенного союза по защите от Советской власти церквей, монастырей и часовен. На остальные Ваши вопросы будет отвечено Вам ГУБЧРЕЗВЫЧКОМОМ, каковой и отослана нами сего числа Ваша переписка. Председатель комиссии: (подпись неразборчива). Секретарь: (Сучков)» (41*).
А судьи кто? ! (анкетные данные по Олонецкой губ.)
В РЦАДНИ (бывшем Архиве ЦКРКП(б)) в материалах, посвященных учетно-распределительному отделу, содержатся анкеты работников советских учреждений – членов РКП(б) по Олонецкой губ. В основном это были молодые люди в возрасте 21-31 года. Многие из них после тюрем, то есть с криминальным прошлым, малограмотные. Например, из анкеты Петра Анохина – председателя Губ. Рев. Исполнительного комитета Советов рабочих и крестьянских депутатов: « 27 лет, образование домашнее, женат, двое детей; в графе «профессия»: неопределенная; с 1908 г. состоял членом партийной организации РСДРП. В графе «подвергался ли наказанию за принадлежность к партии»: привлекали за покушение на убийство жандарма, приговорен к двум годам вместе с высылкой в Сибирь, откуда освобожден в 1917 г. Какую работу выполняет: член Олонецкого Губ. Комитета РКП(б), член партийного суда, член издательской комиссии». Из-под его руки вышло много «определений» и «отношений» в адрес Александро-Свирского монастыря в 1918 – 1919 гг.
Анкеты сотрудников Ревтрибунала:
- Рудольф Витте, 33 года, холост, сельская школа, слесарь-водопроводчик, в партии с сентября 1918 г.
- Андрей Буторин, 27 лет, женат, сельская школа, булочник-кондитер, в партии с марта 1918 г.
- Ефим Зальгин, 28 лет, в партии с декабря 1917 г., настоящая должность – обвинитель.
- Кропин Павел Иванович, 50 лет, с Путиловского завода, привлекался к суду за принадлежность к партии: 1896,1901,1905,1906 – разные тюрьмы с высылкой на пять лет. В настоящее время занимаемая должность – зав. Культурно-просветительным отделом (42*).
Вероятно, названные имена являются именами тех, кто расстрелял монахов Александро-Свирского монастыря. Ясно, что последнее слово было не за сотрудниками Ревтрибунала, – они лишь исполнители, но у них была (для передачи монахов суду Ревтрибунала) свобода действий, обеспеченная им еще 6 августа 1918 г. Декретом о борьбе с контрреволюцией и саботажем за подписью Ульянова (Ленина) и управляющего делами Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевича.
Что касается сотрудников Лодейнопольской уездной ЧК, которым не мог возразить командующий батальоном губернской ЧК А.Вагнер, то в документах сохранилась характеристика одного из них, по фамилии Оборенко. Впервые его имя встречается в докладе Н.Терукова, заведующего губздравотделом. Из Петрозаводска Н.Теруков прибыл в Лодейное поле, а оттуда – в Александро-Свирский монастырь. “При этом замечу, – пишет Теруков, – что с нами одновременно выехали из Лодейного поля представители местной ЧК, один из которых был товарищ Оборенко, а второго, в матросской шинели, я не знаю…”. По прибытии в монастырь, человек в матросской шинели и с ним ещё несколько человек начали требовать у монахов ключи от Преображенского собора, где находились мощи преподобного. “Он вместе с требованием осыпал монахов потоками площадной брани”, – продолжает Н.Теруков. – В это время вбегает товюОборенко, подходит к нам, и заорал: “Я вас (так-то) всех арестую! Вы у меня узнаете, марш все в помещение, а то, вот”, – он показал револьвер. Я спросил – “в чём дело?” А он сказал, что “после узнаете всё”. После этого он отобрал у монахов ключи от церкви, и мы отправились в своё помещение”. Именно Оборенко распорядился поставить караулы у ворот монастыря, хотя, по словам Н.Терукова, “всем было известно, что приказывать мог только тов.Вагнер, как специально командированный из Петрозаводска и имевший на это полномочия”. Однако сам “товарищ Вагнер”, встретив во дворе Оборенко, только спросил у него, правда ли, что тот хотел арестовать всех, прибывших из Петрозаводска, на что тот, по словам Терукова, “кажется, ответил отрицательно”. Именно он со своим товарищем “в матросской шинели” ворвался в собор на следующее утро с требованием открыть раку, осыпая братию и мощи святого бранью. В последствии Оборенко, как представитель власти, неоднократно превышал свои полномочия, точнее сказать, занимался мародёрством при арестах, обысках, за что в конце концов и был привлечён к уголовной ответственности (43*).
В Петрозаводском национальном архиве в личных бумагах уполномоченного В. Клишко написано его рукой: «Соловецкий монастырь – склад оружия, Александро-Свирский монастырь – подготовка вооруженного восстания в 1918 г.». Карельское православное братство в его бумагах называется террористической организацией, которая призывала «стать на защиту Церкви устройством духовных союзов, которые противопоставили бы внешней силе – силу святого воодушевления, а если нужно, то и пострадали бы за Церковь» (44*). Сам факт духовного сопротивления считался «подготовкой вооруженного восстания».
После принятия постановления Патриарха Тихона И священного Синода от 28 февраля 1918 года с призывом к верующим объединится для защиты святынь по России прокатилась волна многотысячных крестных ходов, в адрес правительства отправлялись многочисленные коллективные петиции. Архимандрит Евгений, войдя в «Союз охраны церквей…», а может быть и являясь одним из его организаторов, проявил себя послушным сыном своей Церкви. Он действенно и быстро откликнулся на соборный призыв. Уже в марте 1918 г. случилось организованное выступление с крестными ходами совместно с населением против комиссии новой власти, пришедшей с красноармейцами для учета монастырского имущества. Все обошлось без кровопролития, но пришедшие не с миром вынуждены были на время отступить. Во всех делах архимандрита Евгения проявлялись его хорошие и достойные православного христианина организаторские способности, и большая духовная сила и надежность исходила от этого человека, чем он не мог не вызвать доверие селян. Эти люди пришли на помощь монастырю и защитили его от тех, кто сделал попытку нарушить прежний устои жизни под окормлением монастыря. По свидетельству о. Владимира Макаревича, женщины из пос. Свирский ездили на могилу архим. Евгения, чтобы помолиться о нем и поклониться ему и иже с ним.
Разгром древней Свирской обители потряс церковную общественность и получил тширокую огласку. Рапорт епископа Иоаникия (Дьячкова) стал известен членам Поместного собора. Участник собора, профессор Н.Д.Кузнецов 20 декабря 1918 года составил обращение в Совнарком, в котором высказал мысль о том, что «православный народ, узная о таком разгроме имущества монастыря, приходит в негадование и усматривает в нём обнаружение гонения на Православную Церковь со стороны Советсткой власти»; в заявлении была высказана просьба о том, чтобы лица, учавствующие в «этом позорном деле», были преданы революционному суду.(45*)
20-го января 1919 из СНК за подписью управляющего делами В.Бонч_Бруева в Олонецкий губернский совет поступил запрос о факте разгрома монастыря и растреле монахов с приложением заявления Н.Д.Кузнецова. Подобные запросы в январе-феврале того же года поступили из IV отдела (по отделении церкви от государства) коммисариата юстиции Союза коммун Северной области, а так же отдела местного управления НКВД. Губернский исполком направил эти документы в Олонецкую ГубЧЕКА; Вскоре её председателдь, О.Кантер написал докладную записку, в которой многие факты отрицал или обошёл молчанием, а оснвной акцент сделал на «вскрытие контрреволюционной сущности» Союза при монастыре и «развенчания мифа» о нетленных мощах святого Александра Свирского. Вскольз упомянув о расстреле настоятеля монастыря и четырёх человек вместе с ним. О.Кантер оправдал санкционированные губчека действия стремлением «срочно избавится от элементов злого пошиба, архимандрита Евгения и Ко». (46*)
14 марта 1919 года на заседании губисполкома этот отчёт был одобрен и в последствии разослан во все запрашивающие инстанции. (47*)
Из оставшейся в монастыре братии по обвинению в «антисоветсткой агитации» были арестованы архимандрит Назарий, иеромонахи Меркурий, Палладий и Мардарий. В феврале 1919 года их выпустили под подписку о невыезде до конца «расследования» и о том, что «впредь они никакой агитацией заниматься не будут». После того, как губернская ЧК закрыла «дело»., выслав об этом отчёт, все четверо монахов были признаны виновными в антисоветской агитации, но в качестве наказания им было засчитано предварительное заключение. (48*)
В своём отчёте председатель губчека О.Кантер привёл ложные показания о якобы костных останках, обнаруженных в раке прп.Александра Свирского одного из них, иеромонаха Мардария (наряду с показаниями игумена Антония, «назначенного чекистами после ареста архимандрита Евгения, настоятелем монастыря»).
Необходимо отметить, что события связанные со вскрытием мощей прп.Александра Свирского не использовались в агитационно-пропагандистской работе в губернии и не нашли никакого отражения в местной периодической печати. Зная широкое почетание и огромную любовь к святому жителей губернии, власти не решились широко освещать происшедший в Свирской обители «инцидент». В тоже время известие об этом было переданно советской и коммунистической печатью во все, даже самые отдалённые районы Советской России и послужило поводом для начала компании по вскрытию мощей святых по всей стране.
Несмотря на отсутствие широкой информации, расстрел архимандрита Евгения и четырёх человек с ним способствовал усилению в Олонецкой губернии сопротивления большевицкой власти, что было чревато серьёзными последствиями в условиях начавшейся Гражданской войны. Об этом красочно свидетельствует письмо Воскова в Смольный от 4 февраля 1919 г.: « Прошу немедленно озаботить все имеющиеся в распоряжении агитаторские силы в волости и селах Олонецкой губернии. Вести интенсивную и систематическую агитацию в советском коммунистическом духе и антифинском союзническом вторжении. Указываю на всю опасность, грозящую крестьянству насильным подчинением господству буржуазии. В ряде районов Олонецкой губернии неприятель пришел к активной, почти открытой агитации за восстание против большевиков… Следует бросить большие силы в деревню, чтобы создать для неприятеля неблаговидную атмосферу. Член Военревсовета Восков».(*49)
Что касается деятельности губернской ЧК в 1918 году, то уже в 1919 году, на V очередном губернском съезде Советов Олонецкой губернии ей была дана следующая оценка: “На первых порах организации этого дела пришлось столкнуться с массой ненормальностей, по существу своему недопустимых…Многие из назначаемых туда…оказывались слабовольными и, следовательно, непригодными для такого рода работы, другие же просто впадали в преступления, получая по роду своей службы довольно широкие полномочия…За всё время существаония ЧК во всей губернии расстрелянно около тридцати человек, причастных к заговорам, выступлениям и пр. в этом роде; цифра безусловно, небольшая в период ожесточённой классвовой борьбы…” (50*)
- Новомученики монастыря
- Новомученики монастыря (ч. 2)
- Новомученики монастыря (ч. 3)