Новомученики монастыря (ч. 3)

Об аресте настоятеля подворья Александро-Свирского монастыря в Санкт-Петербурге.

1918 г. был уже голодным годом для страны. Голод испытывали и обитатели подворья Александро-Свирского монастыря, при этом одни со ссылкой на голод просили вернуть их в монастырь, например, настоятель подворья игумен Антоний (Лобачёв), который после расстрела архимандрита Евгения самочинно занял место настоятеля монастыря. Другие настойчиво просили прислать хоть какое-нибудь продовольствие. Подвоз картофеля и муки осуществлялся периодически, но связано это было с большими трудностями, так как на это требовалось разрешение Уездного Исполкома.

На место настоятеля подворья был назначен в августе 1918 г. иеромонах Виталий и оставался им до 4 апреля 1923 г. Аресту предшествовал документ из Смольного: акт с грифом «секретно», запрещающий продолжение деятельности Двадцатки подворья Алексадро-Свирского монастыря в связи с работой, нарушающей общественный порядок среди верующих. Предлагается расторгнуть с ними договор, церковное имущество храма передать верующим. Акт от 29 марта 1923 г. (51*)

Насельники Петроградского подворья переписывались с монастырской братией. В одном из последних писем, отправленных отцом Виталием в феврале 1923года иеромонаху Дамиану, жившему в Свирском совхозе-техникуме, он сообщал последние известия о жизни в Петрограде: «…Прости друже, что долго не отвечал на твоё письмо , на праздниках делов было много… Спаси Господи вас за сообщение о смертимонаха Тарасия, он близко ко мне был по послушанию, молюсь за него. Печальную весть привёз нам отец Пантелеимон об отце Антонии – жалко бедняжку, если пришлют в Петроград, пускай нам сообщит, дабы могли передать хотябы хлебца кусочек.(52*) По милости Божией у нас обстоит все благополучно. 21/8 января Преосвященный Николай, Епископ Петергофский, в Казанском соборе за поздней литургией поставил меня в сан игумена по должности заведующего подворьем; при вручении посоха пред чудотворной иконой такую произнёс речь, что весь народ в церкви плакал. Братия подворская здорова и благополучна, благодушествует и трудится. Несказанно рад, что Владыко разрешил вам исполнять при монастыре требы приходского священника. Теперь советую вам воспользоваться временем. Основать приходской совет из лучших прихожан, этим и себя обеспечите и обитель сохраните. В четверг на масляной неделе у нас позднюю литургию совершает архиерей, в приеме которого живое участие принимают члены приходского совета. Глубокий поклон отцу Власию и отцу Моисею, что-то они совсем замолчали и письма не напишут. Пишите, отец Дамиан, о монастырских событиях почаще. Игумен Виталий».(53*)

Материалы, имеющиеся в архивных делах монастыря, свидетельствуют об иеромонахе Виталии как о человеке легко ранимом, честном, порой проявлявшем высокую принципиальность, никогда не позволявшем уничижение человеческой личности. И, вероятно, не случайно выбор при назначении пал на него. До этого он был экономом монастыря, от этой должности он впоследствии отказался, ссылаясь на нездоровье. На самом деле причины для отказа были иные – этического характера. Нарушение этики исходило от иеромонаха Палладия – он был в преклонном возрасте, но к нему, по видимому, доверительно и с жалостью относился настоятель монастыря архимандрит Евгений. Вплоть до ареста архимандрита Евгения подпись иеромонаха Палладия стояла рядом с его подписью. По мирности своей и любви к людям архимандрит в этом небольшом конфликтном деле не обидел ни того, ни другого: одному доверил монастырское подворье в Петрограде, другому – иные важные дела в монастыре. Иеромонах Палладий умер в 1919 г. и был похоронен на монастырском кладбище.

Представители Комиссии стола регистрации церквей Московского-Нарвского района Петрограда пришла на квартиру бывшего настоятеля игумена Виталия с обыском. Нашла пакет, в котором оказалось Евангелие в сплошном серебряном переплете, напрестольный серебряный крест, серебряная позолоченная чаша, дискос и звездица такая же, две серебряные тарелки и серебряный ковшик для теплоты, два серебряных кадила, Апостол в бархатном переплете… Ниже приписка: »Направлено через помощника Губ. прокурора… для следствия и привлечения к ответственности виновных в укрывательстве имущества». Дата 4.04.23. Квартира настоятеля опечатана.(56*)

Размер стоимости имущества Александре-Свирской церкви составлял 7899 руб. 35 коп. (для сравнения: стоимость имущества Богоявленской церкви на Гутуевском острове 18861 руб., церкви царицы Александры – 4083 руб.).(57*)

16 апреля 1923 г. все дела: опись имущества, список старой Двадцатки – переданы помощнику прокурора Московско-Нарвского района. В списке старой Двадцатки, который был передан помощнику прокурора, числятся несколько монахов:

Ко дню ареста (апрель 1923 г.) иеромонах Виталий значился уже не как настоятель подворья, а как председатель Двадцатки и настоятель церкви Александра-Свирского в столе регистрации церквей Московско-Нарвского района (54*). Все это произошло согласно распоряжению Смольного и Петроградской епархии от 27.06.1923 г. (удостоверение: «Петроградское епархиальное управление согласно постановления от 25 июня сего года за N 45/26, сим удостоверяем, что церковь бывшего Александро-Свирского подворья в настоящее время состоит в числе приходских церквей и имеет самостоятельную приходскую общину, зарегистрированную в порядке инструкции Н. К. Ю. от 24 августа 1918 г. и посему подлежит исключению из так называемых монастырско-подворских церквей и перерегистрации в местном столе как нормальная приходская церковь»(55*).

В письме одного из монахов в Свирский монастырь о происшедших на подворье событиях сообщается всего одной строкой: “подворские все по квартирам живу, а Виталий до Пасхи взят”.(59*)

Дальнейшая участь всех названных насельников подворья неизвестна. Скорее всего, иеромонаха Виталия постигла та же большевистская кара, что и других «укрывателей» церковного имущества: если не расстрел, то ссылка. Учитывая жертвенность и принципиальность иеромонаха Виталия, можно думать, что и он подвергся скорой расправе.

Судьбы монашествующей братии после разгрома обители

Судьбы монахов разорённой в 1918году обители прп.Александра Свирского сложились по-разному. На территории самого монастыря всё имущество перестало принадлежать монахам: например, мастерскими было разрешено пользоваться населению совместно с разместившимися там впоследствии военными частями (60*). Некоторые из братии перешли в другие монастыри или стали служить приходскими священниками в Лодейнопольской и Олонецкой губерниях; на месте оставались монахи преклонного возраста, жизнь которых в течение долгих лет была связана со Свирским монастырём. Кроме посильного труда в хозяйстве те их них, кто имел священный сан, по разрешению епископа совершали Таинства и требы: крестили, венчали, отпевали. Многие умерли в начале 1920-х годов и были погребены на сельском кладбище, так как братское кладбище было закрыто властями.

Они старались не терять связь друг с другом, переписывались, поддерживали своих братьев, проявляя друг о друге трогательную заботу. Спустя несколько лет после разгрома родной обители они, несмотря ни на что, оставались членами одной большой монастырской семьи, какой являлись при архимандрите Евгении. Братия делились в своих письмах друг к другу как с единственными близкими людьми всеми радостями и бедами, сообщали о своей жизни, не забывали поздравлять своих адресатов с праздниками. Братская любовь и забота проявлялись в каждом слове их писем:

– «Христос посреди нас! Милость Божия буди с Вами, многоуважаемый и дорогой отец Валентин!» – пишет иеромонах Иосиф иеродиакону Валентину. «- Шлю свой сердечный привет и поклон. Имею честь почтительно поздравить Вас с Высокоторжественным праздником Светлого Христова Воскресения! Искренне желаю Вам всех наилучших благ от Господа, здравия, радости, душевного мира и всякого благополучия. Извещаю о себе: приход у меня 100 домов, жителей больше… Народ ничего ко мне относится, а в храм немного ходит, потому, должно быть, отвык или такое время пришло, что им всё равно, что был, что не был: поэтому много кое-чего надо для храма, но видишь их беспечность и молчишь…».

– Из письма иеромонаха Дамиана, оставшегося в монастыре, иеромонаху Иннокентию, служившему в Куйтежском приходе Олонецкой епархии: «Милость Божия буди с вами, дорогой отец Иннокентий! Шлю я тебе низкий поклон и самые наилучшие пожелания, поздравляю тебя с наступающим Великим постом. Посылаю сапоги, валенцы… О себе скажу. Пока всё слава Богу. Шесть человек окрестил и одну свадьбу венчал: хожу по свадьбам, по крестьянам, по именинам, по поминкам…». Отец Иннокентий отцу Дамиану также сообщает о своей жизни в приходе: «О себе пишу, что я живу пока, слава Богу, по приходу всё хорошо, всё исправно, но только одно могу сказать, что вперёд да будет Воля Божия, Ему вся жизнь моя известна…Мне жить очень хорошо, но ненадёжно, потому, что церковного дома нет (хотя есть, но все стёкла выбиты), а я живу у прихожанина. Два окна, отдельный вход, живу одиннадцать месяцев, но вижу, что не то, как сперва, потому что живу без платы, но пока ещё можно жить, а там – Бог поможет, ежели будем просить Его. Ещё раз пишу, что жить пока хорошо, всё пока есть, здоровье ничего слава Богу…».(61*)

Судьба игумена Антония (Лобачёва), проявившего малодушие в 1918году, сложилась трагически. В 1923году к нему с просьбой о помощи обратился направляющийся на Валаам (находившийся тогда на финской территории) один из монахов Антониево-Дымского монастыря. Антоний дал ему адреса братий Свирской обители, живших на приходах недалеко от советско-финской границы и рекомендательное письмо к валаамскому настоятелю. Братия должны были накормить монаха и пустить на ночлег, что они и сделали. Однако вскоре путешественник был задержан недалеко от границы и арестован. После этого ареста в заключении по обвинению в шпионаже оказались игумен Антоний и ещё несколько монахов, приютивших паломника (по обвинению в соучастии в шпионаже). Спустя десять месяцев дело было прекращено, арестованные освобождены за недоказанностью вины, но двое проходивших по делу умерли во время следствия в тюремной больнице (видимо от истощения): игумен Антоний (Лобачёв) «с признаками душевного расстройства» и иеродиакон Валентин (Прибытков). Монахи Свирской обители жалели арестованного игумена, пробывшего в тюрьме восемь месяцев. «Жаль бедного, холод и голод,» – сочувствовал его положению иеромонах Дамиан (62*).

В документах сохранилось упоминание о трагической судьбе ещё одного монаха из Александро-Свирской обители. Очерк о нём был помещён в газете «Карельская Коммуна» в ноябре 1923 года. Согласно истории болезни, он был доставлен в психиатрическую лечебницу Петрозаводска с ссадинами и кровоподтёками. Этот монах, единственный из всех обитателей больницы, вызвал у корреспондента не только огромную жалость, но и интерес к своей личности. “Едва с дежурным больницы мы переступили её порог, – пишет автор статьи, – как к нам быстро подбежал с накинутым небрежно на плечи одеялом старик лет 60, с возбуждённым лицом, галантно раскланялся и стал, жестикулируя руками, излагать повесть своей жизни… Он .. говорил о каких-то монахах, украденных деньгах, о милиции, о побоях, плакал, просил работы, хлеба, кланялся в ноги, просил в молитве заступничества. Его речь порою была так связна, что я минутами забывал робость; её сменяло сочувствие к этому страдальцу и сомнение в его ненормальности закрадывалось на время в мой мозг…”(63*). Время поступления этого монаха в лечебницу не указанно, однако можно предположить, что его поместили туда сразу после разгрома обители.

В самом монастыре после его разорения и создания совхоза царила полная разруха. Военные части, разместившиеся там в гражданскую войну, загнали и довели до истощения всех монастырских лошадей, разрушили водопровод в Троицком корпусе, изрубили на дрова не только изгороди, заборы, но даже мебель в братских корпусах, двери и полы. Древняя обитель, в течение веков бережно хранимая трудами и молитвами её настоятелей и насельников, была опустошена, словно после нашествия древних варваров-язычников…(64*).


Cсылки на документы:

  1. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и Всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 /Сост. М.Е.Губонин. М., 1994. С.97.
  2. Антимис – плат с защитими в него частицами мощей святых с изображением положения Иисуса Христа во гроб. Обычно антимис четырёхугольный, из шёлковой или льняной ткани.
  3. Дерективы советской власти. М., 1964. Т.3. №70.
  4. Архив Санкт-Петербургского института истории Рооссийской академии наук (СПбИИ РАН). Ф.3., оп.5, д.64., л.38, 40б.
  5. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 130, оп. 3, д.210, л.2-6.
  6. НА РК. Ф. 28, оп.1, д.2/11, л.38.
  7. НА РК. Ф. 317, оп. 4, д.1/1, л.13.
  8. НА РК. Ф. 317, оп. 4, д.1/1, л.19.
  9. Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф.324, оп.2, д.13.
  10. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.5, д.63, л.15, 21 об, 22; д.64, л.82.
  11. РГАСПИ. Ф.67., оп.1, д.73., л.73.
  12. РГАСПИ. Ф.67., оп.1, д.71.
  13. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.5, д.64, оп.5, д.64, л.82.
  14. ГАРФ. Ф.103, оп.3, д.210, л.6.
  15. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.5, д.63, л.26 об.
  16. ГАРФ. Ф.103, оп.5, д.64, л.84.
  17. РГАСПИ. Ф.324, оп.2, д.14.
  18. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.3, д.68/5, л.10-11.
  19. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.3, д.597, л.6, 14.
  20. Центральный Государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПБ), Ф.3., оп.3, д.597, л.7-9.
  21. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.3, д.597, л.6-16.
  22. СПбИИ РАН. Ф.3, оп.3, д.597, л.18 об -29.
  23. Там же. “Коллекционный ф.115, “Книга записи достопамятностей”, лл.172, 174.
  24. СПбИИ РАН. Ф.3., оп.5, д.63.
  25. СПбИИ РАН. Ф.3., оп.5, л.86.
  26. НА РК. Ф.28, оп.1, д.7/30, л.7.
  27. НА РК. Ф.28, оп.1, д.2/11, л.38, 46.
  28. НА РК. Ф.28, оп.1, д.7/30, л.53 об.
  29. НА РК. Ф.28, оп.1, д.7/30, л. 7-9.
  30. НА РК. Ф.28, оп.1, д.2/11, л.47, 53 об.
  31. НА РК. Ф.28, оп.1, д.2/11, л.47
  32. НА РК. Ф.28, оп.1, д.7/30, л. 7 об.
  33. НА РК. Ф.28, оп.1, д.2/11, л.46, 53, 53об.
  34. Архив Института истории материальной культуры РАН (Архив ИИМК РАН). Ф.67., д.5, л.8.
  35. Архив ИИМК РАН. Ф.67., д.5, л.39, 42об.
  36. НА РК. Ф.28, оп.1, д.4/17, л.145; д.2/11, л.42об.
  37. РГАСПИ. Ф.466, оп.1, д.2.
  38. СПбИИ РАН. Ф.3., оп.5, д.64, л.91.
  39. Архив СПбИИ РАН. Ф.3., оп.5, д.63, л.33.
  40. НА РК. Ф.108, оп.1, д.1/5, л.47.
  41. Архив Государственного музея истории религии (Архив ГМИР). Ф.2, оп.4, д.152., л.6.
  42. РГАСПИ. Ф.17, оп.4, д.258.
  43. НА РК. Ф. Р–639, оп. 1, д.299, т.1, л.467-467об.
  44. Клишко В. О вражеской деятельности церковников и сектантов. Петрозаводск, 1938г.
  45. НА РК. Ф. 28., оп.1, д 1/11, л.47-48.
  46. НА РК. Ф. 28., оп.1, д 2/11, л. 38 -42об.
  47. НА РК. Ф. 28., оп.1, д 2/11, л. 157-157об.
  48. Архив УФСБ РФ по РК. Фонд распорядительных документов, оп. 90., д.4., л.59, 166об.
  49. РЦАДНИ. Ф. 67, оп. 1, д, 77, л.11.
  50. НА РК. Ф Р-28, оп. 1., д. 26/201оц, т.1., л.143-143об.
  51. ЦГА СПб. Ф.104, оп.2, д.22, л.12-14.
  52. Имеется ввиду арест игумена Антония Олонецкой Губчека в 1923году.
  53. Архив УФСБ РФ по РК. Фонд уголовных дел, д.П-4228, л.221 (письмо №1).
  54. Стол -учреждение, занимающееся каким-либо узким кругом канцелярских дел.
  55. ЦГАСПб. Ф. 104., оп.2, д.22, л.52.
  56. ЦГАСПб. Ф. 104., оп.2, д.22, л.49.
  57. ЦГАСПб. Ф. 104., оп.2, д.7.
  58. ЦГАСПб. Ф. 104., оп.2, д.22, л.19.
  59. Архив УФСБ РФ по РК. Фонд уголовных дел, д.П-4228, л.282.
  60. Цыпин В., протоиерей. Русская Церковь (1917-1925). М., 1996ю С.262.
  61. Архив УФСБ РФ по РК. Фонд уголовных дел, д.П-4228, л.221 (письмо №6).
  62. Там же Л.221 (письмо№5), л.309.
  63. “Жёлтый” дом и его обитатели //Карельская Коммуна. 1923. 16 ноября. С.2.
  64. “Подвижники Благочестия Петрозаводской и Какрельской Епархии XVI-XX веков (Олонецкий Патерик часть II)”. Петрозаводск 2009г. Н.А. Басова, инокиня Леонида (Сафонова), Т.В. Сорокина, О.И. Ходаковская.